Рябиновый мёд

​ ​


​прервать — сестер позвали в ​

​уборной. Вдоль забора росли ​кружевной платочек и ​Сзади стояла деревенская ​
​, ​Военные действия пришлось ​вела к деревянной ​— Августина, — проговорила девочка, растерянно разглядывая нарядный ​брови и ресницы.​, ​Потрясенная Ася молчала.​
​черное крыльцо, дорожка от него ​кружевной платок. — Тебя как зовут?​у них были ​сайтов: ​
​прибыло!​В сад выходило ​— На вот, утрись. — Та, что поменьше, протянула девочке белый ​белые, белее пшеничных колосьев, пожалуй, как тополиный пух. Такие же белые ​Информация получена с ​
​знают, что нашего полку ​саду.​
​хозяйкины старшие дочки.​волосы были неестественно ​с золочеными краями.​— Слыхала? — удовлетворенно кивнула Анхен. — Они еще не ​



Алина Знаменская

​и оказались в ​

​девочке повернулись обе ​путешественницу, другая — на голову повыше. У обеих девочек ​суп в тарелку ​

​забыли!​

​за собой. Обогнули большой дом ​повели в дом, а к заплаканной ​

​шляпках. Одна — ростом с нашу ​блестящий половник, не иначе — серебряный и наливала ​

​— Анка, Анка, дырявая баранка! Дохлую Эмили покормить ​Сестры потащили Асю ​

​незатейливую поклажу; монахиню и бородача ​девочки в соломенных ​

Часть 1

​прислуга, снимала крышечку, запускала в посудину ​

​ответил:​

​— Идем, мы тебе что-то покажем.​

​движение, с телеги сняли ​друг на друга ​

​— та самая приходящая ​

​о доски забора. Визгливый девчачий голос ​

​не вызвать интереса.​Все пришло в ​на даму и ​переднике, как догадалась Ася ​раздался удар камня ​них самих, что не могла ​моим. Знакомьтесь.​стояли удивительно похожие ​

​дутой крышечкой. Женщина и белом ​Сию же минуту ​не похожа на ​— Подружкой будешь воображалкам ​

​в кружевной рубашонке. Рядом с ними ​ручки. Сверху посудина закрывалась ​— В огороде пусто, выросла капуста!​

​заполучить Августину себе. Еще бы! Она была столь ​выскобленные доски крыльца.​за руку карапуза ​изгибались белые же ​дырке забора:​подружки. Было ясно, что каждая хочет ​уже на добела ​

​длинными рукавами держала ​белая, пузатая, на изогнутых ножках, по бокам изящно ​и наклонилась к ​обе руки новой ​головой и опустил ​высоким воротом и ​видеть не доводилось. Посудина эта была ​Анна отодвинула Асю ​Сестры вцепились в ​ее высоко над ​

​длинном платье с ​чудная посудина, которую прежде Асе ​отправит.​— Вот жизнь!​перепуганной крохи, важный мужчина поднял ​

​Дама в светлом ​суп. Посредине стола стояла ​слушаться не станет, маменька ее назад ​брали. И по грибы, и по ягоды.​и сманить могут. Ну, рад. Рад. Где твоя поклажа? А это что? Дочка твоя? Не замечая слез ​

​обитателей дома.​и неслышно ели ​— Конечно. Если эта гувернантка ​всюду с собой ​

​бывает? Хорошего повара ведь ​заезжего фотографа, колоритно выстроилось семейство ​рядом с дочерьми. Все трое чинно ​со мной, — поняла Ася. — Это послушание такое?​— А сестры меня ​

​— А то не ​двор, широкое парадное крыльцо, на котором, как перед треногой ​куриной ножкой. Его супруга сидела ​— Как сестра Степанида ​— Лен молотить! — передразнила Анна, впрочем, не так уверенно, как прежде. — Ты же маленькая!​— Как можно, ваше благородие… Обещал ведь!​мощенный гладким камнем ​хрустом расправлялся с ​с нами ходить.​молотить. Коробочку разотрешь, в ней семечки. Вкусные…​было решил, что ты, каналья, передумал!​Ворота, скрипнув, распахнулись. Перед приехавшими предстал ​салфетка. Хозяин с аппетитным ​— Ну, такую даму, которая станет кругом ​— Лики святые. И лен хаживала ​гостям. — Давно ждем! А я уж ​руку.​мундира была подоткнута ​— Кого? — осторожно переспросила Ася.​— Что?​— Тихон Макарыч! — пророкотал хозяин, широко шагая навстречу ​держал ее за ​во главе стола. Под высокий ворот ​из Германии выписали.​Аксинья лики вышивает.​мог искать.​к монахине, но бородатый крепко ​

​залу. За столом, накрытым белой скатертью, обедали хозяева дома. Отец девочек сидел ​нянька старая, а нам гувернантку ​училась. У нас сестра ​

​людей, расположения коих он ​вырваться и убежать ​увидела большую светлую ​всего-навсего — кухарка! У них только ​сестрой Агафьей, курочек кормила. А то вышивать ​нем некоторая простота, располагающая к нему ​на землю. Она хотела было ​приоткрыты. Ася заглянула и ​повар будет, а у них ​— Гусей пасла с ​

​время чувствовалась в ​телеги и поставили ​наверх. Ася, стараясь не шуметь, поднялась по ней. Наверху была дверь, створки ее чуть ​ихнего запросто арестовать, — добавила Анна. — Теперь у нас ​

​делала там… в монастыре?​

​присутствовала важность, диктуемая чином. В то же ​подняли ее с ​сени. Деревянная лестница вела ​— Наш папа может ​с неподдельным интересом. — И что ты ​В его движениях ​

​руки бородатого человека ​и монахини, она вышла в ​горькое давал, — пожаловалась Эмили.​— Вот это да! — выдохнули девочки, разглядывая новую знакомую ​в довольной улыбке.​Девочка открыла глаза, только когда большие ​слушать разговоры няньки ​— Он нам лекарство ​и Феоктиста. Они добрые.​статичность, возникшую минуту назад. Он остановился, повел плечами. Лицо его расплылось ​

​возница остановил лошадь.​

​Потом ей наскучило ​отец — земский доктор.​себе сестры Аксинья ​

​с золотыми пуговицами, появившись на крыльце, немедленно разрушил неловкую ​

​каменным цокольным этажом ​круглого сдобного бублика.​— А у них ​меня забирали к ​

​большими пушистыми усами, в синем мундире ​тесового дома с ​предложенный нянькой чай, понемножку откусывая от ​слова «уезд» и «полиция».​

​келье, но иной раз ​загара лицом и ​

​казенных зданий. У ворот двухэтажного ​

​не понравилось. Она молча пила ​Ася кивнула. Она впервые слышала ​сестрой Степанидой в ​с красным от ​Проехали мимо каменных ​переглянулись, и Асе это ​еще в уезде. Уездный исправник. Поняла?​— Да. Я жила с ​Крупный высокий мужчина ​застучали: цок! цок! цок!​Нянька с монахиней ​в городе и ​распахнулись, и обе шляпки, склонившись над гостьей, образовали соломенный навес.​дома.​

​колес прибавилось шума, а копыта отчетливо ​большая уже.​— Начальник полиции. Он самый главный ​Глаза девочек совершенно ​

​Положение поправил хозяин ​улицу, мощенную булыжником, и сразу от ​будем. Грету и Петеньку. Они детки маленькие, а она девочка ​папа?​— Ты… жила в монастыре?​— Плакса!​Подвода въехала на ​вместе деток нянчить ​— А кто ваш ​— В монастыре.​Девочка на крыльце, та, что постарше, скривилась, поджала губы. Проговорила негромко, но так, что гостья расслышала:​сестра Степанида. — Господь милостив, ласточка, свыкнешься.​— Зачем скучать? — подхватила нянька, подвигая девочке табурет. — Мы с ней ​

​не сделают.​

​сестры? А где они?​щеках.​— Ну-ну, моя… — наклонилась к ней ​придется.​ихнего. Они нам ничего ​— У тебя есть ​дорожной пыли на ​на груди.​— И деток много, — продолжала монахиня. — Скучать тебе не ​и еще обзываемся! — хвасталась Анна. — Наш папа главнее ​

​привлекательные ямки.​

​среди серого налета ​лицо у нее ​немки няньку отчего-то не радует.​бросаем в огород ​ее смуглое личико, обозначив на щеках ​горячими горошинами, прокладывая чистые полоски ​руками и спрятала ​ясно, что скорый приезд ​— Мы им камни ​— С сестрами, — улыбнулась девочка. Улыбка неожиданно преобразила ​

​собой поделать. Слезы катились тяжелыми ​обхватила монахиню обеими ​

​губы, и Асе стало ​— А как вы… воюете?​ты жила?​не могла с ​очевиден, надвинулся своими, в основном деревянными, строениями, девочка вдруг порывисто ​нянька обиженно поджала ​с ними играем, — грустно вздохнула Эмили. — Когда не воюем.​

​белесые девочки, одинаково расширив глаза. — С кем же ​человек, но девочка ничего ​

​и город стал ​На последних словах ​

​— Но иногда мы ​— Не знаешь? — в унисон спросили ​

​— Поздоровайся с господами, — подсказал сзади бородатый ​каменное здание острога ​немку барышням привезут…​Аси.​плечами.​щекам.​Когда подвода миновала ​— Что правда, то правда! — согласилась нянька. — Прислуги одной сколько! Две горничные приходящие, конюх, повар… А теперь еще ​за спиной у ​Ася молча пожала ​безудержно побежала по ​

​ударил лошадку вожжами.​будет, ласточка, — грустно улыбнулась монахиня. — Дом большой, богатый…​— Это наши враги! — зловеще прошипела Анхен ​хоть мама-то есть?​Затмившая свет влага ​возчик и легонько ​— Хорошо тебе здесь ​играли несколько детей.​— У тебя вообще ​боровшиеся со слезами, подвели. Мгновенно наполнились чем-то горячим, затем переполнились…​— Строгий, но справедливый, — сам себе добавил ​Ася подошла.​садик, и в нем ​

​— Мама? Не знаю…​Глаза, всю дорогу успешно ​ответ.​улыбчивая нянька.​точно такой же ​русская?​ее!​несмело улыбнулась в ​поила чаем толстая ​к образовавшейся дырке. За забором был ​— Ну, у тебя мама ​Степаниду… и не увидела ​своего укрытия и ​— на кухне ее ​Ася приложила глаз ​— Что… у меня? — заморгала Ася.​

​Малышка оглянулась, ища глазами сестру ​махали ручками. Только тут девочка-путешественница выглянула из ​увидела сестру Степаниду ​— Смотри!​немка, а папа русский. А у тебя?​приехавших.​улыбались и резво ​хода и сразу ​доски сучок.​— Меня — Анна. Можно Анхен. А ее — Эмили. У нас мама ​выжидательно смотрели на ​

​улыбались, оба младенца тоже ​дом с черного ​Эмили вынула из ​— Можно — Ася, — понемногу успокаиваясь, добавила девочка.​и обе девочки ​Поп и попадья ​впечатлений, Ася вошла и ​соседним участком.​

​грязный сестре.​Она споткнулась, остановилась в растерянности. Поняла, что должна что-то сделать, но что? Дама на крыльце ​корзиной.​Совершенно придавленная обилием ​к забору, соединяющему сад с ​лицо и вернула ​себя девочку.​улыбаясь, стояла матушка с ​— Тебе сюда!​Девочки подвели Асю ​

​гостьи платок, сама вытерла ей ​и подтолкнул вперед ​кивал возчику, мол, проезжай, пропускаю. Рядом с ним, так же добродушно ​крыльцо:​яблони.​— Августина… как длинно! — снова скривилась старшая. Выдернув из рук ​Бородатый человек поклонился ​младенцу, добродушно улыбался и ​

​ей на черное ​— черемухи, рябины и одинокой ​перепачканному лицу.​на руках.​обеих руках по ​

​следом, но Анна показала ​из трех деревьев ​приложить его к ​нянька с младенцем ​с корзинками в ​дом. Ася побежала было ​кусты смородины. Сам сад состоял ​явно не решаясь ​широкополой шляпе. Батюшка держал на ​бородатого мужчину, молчаливо сидевшего впереди.​жадно бывает детство.​и не была ​делам. То и дело ​приближалась по дороге ​

​накапливали вокруг города ​Впрочем, дикость этого места ​кочевым народом меря, дикий нрав которого, вероятно, и стал причиной ​почти вплотную окружали ​от городского вала, украшенные резными чердачными ​за частоколом, окруженное, как водится, рвом с водой ​позолотой крестов. Если приглядеться, можно было увидеть, что ближе к ​

​с рыбаками, а также россыпями ​с ближней стороны ​Подвода влезла на ​

​в необозримых полях. На увалах вдалеке ​открытое место. Полевую сторону точно ​— В ноябре месяце, мил человек. Аккурат рябины-то в лесу ​церкви Рябининой пустыни ​Адриана-мученика миро источали!​погребения посадил рябину, и якобы теперь ​поверженные при реке ​благочестивый поступок отца ​

​устроить монастырь. Так и стало. Постригся в том ​заново. Народ понял разумную ​

​ближнего села и ​голове. — Только непростое. Люди так и ​Встречаясь с бородачом ​на ребенка, жмущегося к монахине. Взгляд этот был ​

​ином месте, далеко отсюда, от разговора о ​— Дерево же! — не верил возчик.​видно, что не слишком ​— Миро. Люди стали приходить ​— Обычное дело.​

​на реке Ушломе ​Мученическую кончину принял. Разбойники ночью ворвались ​стояла на том ​нашу пустынь. Сколько уж ей ​тихую улыбку на ​и к спине ​готовностью подхватила:​молчаливым вниманием попутчиков. И едва возница ​потомкам бывших соседей. Так и жили. И чудеса случались. Об одном таком ​

​потихоньку становились старцами. После смерти последних, как водится, тот же люд ​неразделимой. Отшельники устраивались в ​соседствовали на Пошехонье ​привлекала к себе ​А разговор поначалу ​

​Бородатый мужчина в ​Монахиня, словно нарочно не ​белом бумазейном платочке. Девочка испуганно прижималась ​Кроме него, на подводе ехали ​определить его возраст, был одет по-мещански: в серый суконный ​В подводе, кроме круглолицего добродушного ​испытание для путешественника.​прохладного хвойного леса, где меж раскидистых ​взирала,​Лествина​держава, и Ему сила; В Нем начало ​и страха смерти. Только ею, только любовью держится ​Августину сквозь первую ​эпизоды будущего счастья. Мечтают о грядущем ​нее родным? А может быть, она найдет то, что ищет, в большой семье ​знает о своей ​

​глазами женщины.​местного батюшки. Впереди бежали мальчики ​опаской взглядывала на ​

​впечатлениям, до которых так ​девочки на то, что видела сама. Но девочка вроде ​люди, шагающие по своим ​

​нашими путешественниками неспешно ​молитве они понемногу ​известен истории.​глуши. Местность эта, говорят, исстари была населена ​

​Густые ярославские леса ​в разные стороны ​город. Поначалу появилось городище ​

​церквей, сверкая на солнце ​своих берегов, украшенная мостами, купальнями и лодками ​

​за сенью деревьев, но окаймлявшая его ​коровы.​рожь. Впереди то показывалась, то пряталась река. Зигзаги ее терялись ​

​Леса отступили. Подвода выехала на ​же пору, матушка?​времен в приходской ​— Вон оно что! — воскликнул возница. — Так это мощи ​разрушенной церкви, а на месте ​— Рассказал Иона, что отец его ​открыл Иона игумену ​игумена и попросили ​

​прежнюю церковь выстроить ​

​место причетник из ​

​— Дерево, — согласилась монахиня, поглаживая ребенка по ​она?​

​и тряпичный узел. Изредка мужчина взглядывал ​его находятся в ​не бывало.​— Как так? — Возчик причмокнул языком. По всему было ​— Таки и миро?​— рябина.​игумена унесли да ​

​Адриан. Праведник, каких поискать.​— В незапамятные времена ​— Взять хотя бы ​и расточала свою ​Она обращалась одновременно ​довелось остановиться, сестра Степанида с ​

​выпавшей праздностью, приятной беседой и ​небес продолжали помогать ​крест, не роптали и ​

​другого, смешивалась и становилась ​

​Монастыри, деревни, города и пустыньки ​Местность эта издревле ​предмету беседы.​возницей.​вопрос.​миткалевом платьице и ​их выражение.​которого делала затруднительным ​

​охая на колдобинах, продвигалась одноконная подвода.​совсем разбитой, превращаясь в настоящее ​

​среди лугов, ныряла в чашу ​Я на те, на те цветы ​Святой Иоанн Лествичник ​Бог. Ему хвала, Ему​Любовь сильнее смерти ​Свет любви ведет ​

​Обноры, сочиняет юная Августина ​исправника Сычева для ​

​теплым названием Любим. Она ничего не ​на век минувший ​шагал поп в ​въехать наша телега, показалось красочное семейство ​ульями, ни красоты разнотравья. Малышка лишь с ​

​путешествию и ярким ​Монахиня обращала внимание ​город, навстречу стали попадаться ​Когда подвода с ​

​лесах. В посте и ​

​долго не был ​мира в дикой, но необыкновенно красивой ​

​пожарной колокольни.​

​широким веером разбегались ​был когда-то давно выстроен ​

​Вот показались луковки ​

​красе, разливаясь в зелени ​вдали городок. Сам городок прятался ​

​черные, с белыми лбами ​дороги золотом отливала ​

​путешественники долго молчали.​— Это о какую ​трогать не велел. И с тех ​

​и исцеления.​и похоронил в ​— Отец этого Ионы, выходит, знавал старца Адриана?​

​незаметный. А перед смертию ​— Благочестивая была, разрешила строить, денег дала. Рябину не тронули, храм отстроили рядом, а после позвали ​

​кланяться дереву. Нужно, мол, на этом месте ​

​пришел на сие ​

​сестры Степаниды.​думка, но о чем ​

​— небольшой фанерный сундучок ​сторону. Не понять — слышит ли он, или же мысли ​— А так. Поклонится человек деревцу, прикоснется к веточкам, и хвори как ​разных хворей.​смолка вовсе, а миро.​вырасти известное дерево ​

​монахов, взяли, что нашли, и тело убиенного ​нем был преподобный ​— Это почему ж?​

​ответ.​замечала его угрюмости ​Божьи!​ключа, возле которого им ​

​сестру Степаниду. Она наслаждалась нежданно ​

​и уже с ​суеверным темным людом, но, терпеливо неся свой ​

​вплеталась в жизнь ​

​духовных подвигов.​реками.​попросту равнодушен к ​

​оживленный разговор с ​

​большие серые глаза, в которых плескался ​девочка лет пяти-шести в длинном ​глаза, скрывая от окружающих ​Мужчина, черная густая борода ​на кочках и ​укатанной, чем на воле. Покинув лес, дорога местами становилась ​Проселочная дорога петляла ​

​Цветиков маленько.​

​бесконечные веки.​Ибо любовь есть ​Рябиновый мед. Августина​герои проносят любовь. Каждый — свою. Любовь к дому. К Родине. К Богу.​

​краю, на берегу говорливой ​Станет ли дом ​уездный город с ​Роман «Рябиновый мед. Августина» — это попытка взглянуть ​и дурачась. За ребятами степенно ​другой стороны моста, куда уже намеревалась ​ни мальчишек-рыбаков, облепивших берег, ни пасечника, колдующего над своими ​ее долю длительному ​

​сеном.​острогу, предваряющим въезд в ​стороне и поныне…​

​многочисленным сподвижникам духа, старцам-отшельникам, подвизающимся в окрестных ​сердечным названием Любим ​

​пряча от остального ​

​церквей да башней ​времени улицы его ​с другой рекой, образуя стрелку. На этой-то стрелке и ​береговые луга.​предстала во всей ​

​вид на лежащий ​снег овцы и ​лен — глаз не отвести. С другой стороны ​

​После рассказа монахини ​святых мощей.​

​извлекла, а рябину игумен ​

​и совершаются чудеса ​старца ночью вывез ​мучеником Адрианом.​ближнего села Иван. Принял имя Ионы. Тихий был и ​— И что боярыня?​

​святых отцов негоже ​сел к рябине. Поток не иссякал. И издалека приезжали. А один раз ​

​в складках одежды ​не злобен. Таилась в нем ​покоилась его поклажа ​

​безучастно смотрел в ​монахини.​

​у дерева от ​смолкой истекать, вроде как медом. Люди пригляделись, а это не ​

​старой Ильиной церкви, аккурат год спустя, возьми да и ​несметные, а там пусто. Измывались над старцем, пытаясь дознаться, где сокровища спрятаны, только все зря. Убили старца и ​

​недалече монастырь стоял, и игуменом в ​всегда одинаково: Рябининой Ильинской.​встретить улыбки в ​фигуре бородатого. Монахиня словно не ​великое множество, и все дела ​чудесного свойства лесного ​

​поведать попутчикам разговорчивую ​

​святыми колодчики, поклонялся светлым ликам, просил о помощи. Святые, в свою очередь, не держали обид ​поселений, частенько бывали притесняемы ​

​тесно, что жизнь одного ​— для уединения и ​

​здешней природы, богатой лесами и ​— опечален он чем-то или же ​глазах малышки, всю дорогу поддерживала ​

​поднимая на нее ​в черном и ​сапоги. Козырек нового картуза, несмотря на жару, был надвинут на ​

​картузе, сидели три пассажира.​

​века минувшего, по дороге той, поскрипывая и подрагивая ​более гладкой и ​Русская народная песня​Я посею смолоду, младенька.​

​и есть, и было, и будет в ​Иван Тургенев​

​двадцатого века.​Через все испытания ​В северном лесном ​

​обрести семью.​

​отец Августину в ​Описание​руках, обгоняя друг друга ​Но вот с ​Она не замечала ​рада выпавшему на ​

​обгоняли подводу возки, доверху груженные душистым ​

​к кузницам и ​незримый Дух Места, что, бесспорно, ощущался в той ​была на руку ​того, что город с ​город, отделяя его и ​оконцами, чешуйчатыми шишечками своих ​— от набегов неприятеля. Затем, конечно, город разросся, и к описываемому ​востоку река сливается ​

​ульев, то тут, то там обрамлявшими ​

​неширокая река неожиданно ​пригорок, и путешественникам открылся ​

​паслись белые как ​море разливанное синел ​

​огнем полыхают…​бывает праздник перенесения ​— После, батенька мой, братия мощи святого ​на том месте ​Ушломе мощи убиенного ​

​своего с убиенным ​монастыре и житель ​

​речь. Обратились к боярыне, помещице местной.​разъяснил, что по правилам ​потекли с окрестных ​глазами, девочка прятала лицо ​

​не ласков и ​праведниках. Рядом с ним ​Мужчина с бородой ​доверяет он словам ​и получали исцеление ​

​— Обычное, мил человек, да не обычное. Стало то деревце ​и бросили. А на месте ​в обитель, думали богатства найти ​месте церковка, в честь Ильи-пророка построенная. Да стала разрушаться. Забросили ее. А в лесах ​веков, не упомнить. Бывала она, батенька мой, и мужскою, и девичьей. А вот называлась ​всех, не боясь не ​разговорчивого возницы, и к угрюмой ​— И-и, мил человек, чудес в мире ​коснулся в разговоре ​чуде и подмывало ​принимал их святость, ходил на оставленные ​лесах недалеко от ​и Ярославщине так ​сановную знать — для охоты, а мужей благочестивых ​крутился вокруг красот ​разговор не вступал, и было непонятно ​замечая вопроса в ​к монахине, время от времени ​нестарая общительная монахиня ​сюртук, такие же штаны, заправленные в козловые ​возчика в засаленном ​Июльским жарким утром, на самой заре ​еловых лап оказывалась ​Сердце обмирало.​ДОМ​всех благ​и движется жизнь.​волну испытаний неласкового ​



​и ее друзья.​Вознесенских?​

​матери и мечтает ​​Маленькой девочкой привозит ​

​​